C тобой мне трудно, Сашка, спорить о войне,
Ведь для меня Афганистан — позор державы,
А для тебя «Афган» — судьба, и кто тут правый —
Не разобрать, и ты обидчивей вдвойне,
Что долг отдал, а я так грубо о войне.

С тобой мне трудно, Сашка, спорить, говорить,
Ведь ты домой вернулся с красною нашивкой,
А я давно считаю ту войну ошибкой,
Не дай нам Бог такую снова повторить.
Но вот глаза твои… как с ними говорить?

И ты расскажешь мне про горы и Шинданд.
 то, как гибли рядовые и сержанты,
И как теперь ты слышишь в спину: «Оккупанты!»
И с болью крикнешь: «Ну, какой я оккупант?»
Да я ж не спорю, не терзай себя, сержант.

Я знаю, Саня, что ранение не вдруг.
Ты свято верил, что «Афгану» помогаешь,
И что тем самым нашу Родину спасаешь
От посягательства извне враждебных рук.
Так объяснял тебе товарищ политрук.

И не стереть следы осколков на руках,
Как не стереть тебе из памяти былого.
Прости, я больше не скажу худого слова.
И мы украдкой прячем слёзы впопыхах,
Но говорим, увы, на разных языках.

Пусть будут прокляты застойные года,
Проклятьем станет им число — тринадцать тысяч.
И на какой стене их имена нам высечь,
Чтоб эта боль не повторилась никогда?
Пусть будут прокляты застойные года!

С тобой мне трудно, Сашка, спорить о войне,
Ведь для меня Афганистан — позор державы,
А для тебя «Афган» — судьба, и кто тут правый —
Не разобрать, и ты обидчивей вдвойне,
Что долг отдал, а я так грубо о войне.