Не недели, не месяцы — годы 
Расставались. И вот наконец 
Холодок настоящей свободы 
И седой над висками венец. 

Больше нет ни измен, ни предательств, 
И до света не слушаешь ты, 
Как струится поток доказательств 
Несравненной моей правоты. 

Я пью за разоренный дом, 
За злую жизнь мою, 
За одиночество вдвоем, 
И за тебя я пью, — 
За ложь меня предавших губ, 
За мертвый холод глаз, 
За то, что мир жесток и груб, 
За то, что Бог не спас. 


И, как всегда бывает в дни разрыва, 
К нам постучался призрак первых дней, 
И ворвалась серебряная ива 
Седым великолепием ветвей. 

Нам, исступленным, горьким и надменным, 
Не смеющим глаза поднять с земли, 
Запела птица голосом блаженным 
О том, как мы друг друга берегли. 


Я пью за разоренный дом, 
За злую жизнь мою, 
За одиночество вдвоем, 
И за тебя я пью, — 
За ложь меня предавших губ, 
За мертвый холод глаз, 
За то, что мир жесток и груб, 
За то, что Бог не спас. 

Я пью за разоренный дом, 
За злую жизнь мою, 
За одиночество вдвоем, 
И за тебя я пью, — 
За ложь меня предавших губ, 
За мертвый холод глаз, 
За то, что мир жесток и груб, 
За то, что Бог не спас.