В брюхе Дугласа ночью скитался меж туч
И на звезды глядел,
И в кармане моем заблудившийся ключ
Все звенел не у дел,
И по сетке скакал надо мной виноград,
Акробат от тоски;
Был далек от меня мой родной Ленинград,
И все ближе - пески.
Бессеребряной сталью мерцало крыло,
Приближаясь к луне,
И чучмека в папахе рвало, и текло
Это под ноги мне.
Бился льдинкой в стакане мой мозг в забытьи:
Над одною шестой
В небо ввинчивал с грохотом нимбы свои
Двухголовый святой.
Я бежал от судьбы, из-под низких небес,
От распластанных дней,
Из квартир, где я умер и где я воскрес
Из чужих простыней;
От сжимавших рассудок махровым венцом
Откровений, от рук,
Припадал я к которым и выпал лицом
Из которых на юг.
Cчастье этой земли, что взаправду кругла,
Что зрачок не берет
Из угла, куда загнан, свободы угла,
Но и наоборот;
Что в кошачьем мешке у пространства хитро
Прогрызаешь дыру,
Чтобы слез европейских сушить серебро
На азийском ветру.
Что на свете - верней, на огромной вельми,
На одной из шести -
Что мне делать еще, как не хлопать дверьми
Да ключами трясти!
Ибо вправду честней, чем делить наш ничей
Круглый мир на двоих,
Променять всю безрадостность дней и ночей
На безадресность их.
Дуй же в крылья мои не за совесть и страх,
Но за совесть и стыд.
Захлебнусь ли в песках, разобьюсь ли в горах
Или бог пощадит -
Все едино, как сбившийся в строчку петит
Смертной памяти для:
Мегалополис туч гражданина ль почтит,
Отщепенца ль - Земля.
Hо, услышишь, когда не найдешь меня ты
Днем при свете огня,
Как в Быково на старте грохочут винты:
Это - помнят меня
Зеркала всех радаров, прожекторов лик
Мой хранящих внутри;
И внехрамовый хор - из динамика крик
Грянет медью: смотри!
Tам, летит человек! Hе грусти! Улыбнись!
Oн таращится вниз
И сжимает в руке виноградную кисть,
Словно бог Дионис.