И снова осень. И, промокнув,
Дома похожи на больницы.
Старухи, прилипая к окнам,
Хватаются за поясницы.
Трещит на крыше дождь, как будто
Картошка на дешевом сале.
И электрическое утро
Качается в универсаме.

И снова осень: сотни в плач, 
Тысячи хлюпают носами.
Стоят деревья, словно мачты
С оборванными парусами.
И безработные матросы
Садятся вкруг стола на койках.
Носы покрылись купоросом
Не в дальних плаваньях – в попойках.

И жирные от рыбы пальцы,
Привыкшие, скорей, к моторам,
Хватают рюмку (лишь китайцы
Так убедительно проворны).
Вдыхая в вечном заключенье
Табачный дым грудною клеткой,
Им продолжать свое леченье
Не алкоголем, так таблеткой,

И тешить душу, что когда-то
(теперь уж скоро) собираться.
Но, уподобившись пернатым,
На слабых крыльях не подняться...
И снова осень. Лист газетный
Торчит из черноземной жижи.
Нет силы пережить все это.
Нет силы, чтобы просто выжить

В стране, где храмы, как поленья,
Сожгли всего за треть столетья,
Где уж второе поколенье
Общается на междометьях,
Где от богатства ломит спину
И вечно не хватает малость,
Где осень пахнет керосином
И коммуналкой пахнет старость...

И снова осень. Значит, гетто
Для второсортных и семитов,
Где гениальные поэты —
Потенциально инвалиды.
В их посиневших пальцах сжаты
Большие мётлы, но не перья.
И, забивая уши ватой,
Скребут асфальты подмастерья.

Соря смертями как листвою,
Век затянулся високосный.
Трещат дожди над головою.
И бесконечно длится осень...
А впрочем, полно. Что-то слишком
Ужасное нарисовалось.
Здесь можно жить.
Здесь можно выжить.
Или, точнее... встретить старость