На длинных нерусских ногах
Стоит, улыбаясь некстати.
А шерсть у него на боках,
Как вата в столетнем халате.
Должно быть, молясь на восток,
Кочевники перемудрили,
В подшерсток втирали песок
И ржавой колючкой кормили.

По черным и красным пескам,
По дикому зною бродяжил,
К чужим пристрастился тюкам,
Копейки под старость не нажил.
Привыкла верблюжья душа
К пустыне, тюкам и побоям.
А все-таки жизнь хороша,
И мы в ней чего-нибудь стоим.

Горбатую царскую плоть,
Престол нищеты и терпенья,
Не щедрый пустынник - Господь
Слепил из отходов творенье.
И в ноздри вложили замок,
А в душу печаль и величье,
И верно, с тех пор погремок
На шее болтается птичьей.

По черным и красным пескам,
По дикому зною бродяжил,
К чужим пристрастился тюкам,
Копейки под старость не нажил.
Привыкла верблюжья душа
К пустыне, тюкам и побоям.
А все-таки жизнь хороша,
И мы в ней чего-нибудь стоим.

На длинных нерусских ногах
Стоит, улыбаясь некстати.
А шерсть у него на боках,
Как вата в столетнем халате.
По черным и красным пескам,
По дикому зною бродяжил,
К чужим пристрастился тюкам,
Копейки под старость не нажил.
Привыкла верблюжья душа
К пустыне, тюкам и побоям.
А все-таки жизнь хороша,
И мы в ней чего-нибудь стоим.