Немецкий тыл, предрассветный час, 
 Мы должны наступать. 
 И командир огласил приказ: 
 "Все документы сдать" 
 Сдать фотографии и ордена, 
 Забыть свои имена. 
 Вернемся, все возвратит старшина, 
 Не вернемся - ну что ж, война. 
 
 Нам смерти в глаза не впервой смотреть, 
 Разведка привыкла к ней, 
 Но безымянным умереть - это всего трудней. 
 Но фото матери или жены, 
 Так дороги и нужны, 
 С ними и пули не так страшны, мины не так страшны. 
 
 Нарушил приказ мой дружок Иван. 
 И, втайне от старшины, 
 В нагрудный карман, как талисман, 
 Спрятал фото жены. 
 На обороте снимка того два слова: 
 "Люблю и жду". 
 Он свято верил в силу его, 
 Верил в свою звезду. 
 
 Над линией фронта, как угли в золе, 
 Мерцали звезды во мгле. 
 Тихо ступая, друг другу в след, 
 По ничейной мы шли земле. 
 Как сизый дым, наплывал туман, 
 И выстрел ударил вдруг… 
 И молча упал мой друг Иван, мой закадычный друг. 
 Руки раскинул в степной траве, 
 Траву обагрила кровь. 
 И в эту минуту, в ночной Москве, 
 Проснулась его любовь. 
 А в доме мертвая тишина. 
 И вскрикнула вдруг жена, 
 Схватилась рукой за грудь она, 
 Как пулею сражена. 
 
 Отгромыхал мимолетный бой, 
 И мы отошли назад. 
 И тело дружка унесли с собой, 
 Доставили в медсанбат. 
 Но покачал головою врач, 
 Ему уже не помочь. 
 Где-то в Москве безутешный плач 
 Глухая слушает ночь. 
 Кровь запеклась на груди бойца и на снимке жены. 
 О как прекрасны черты лица, 
 Как губы ее нежны. 
 С милым прищуром лукавых глаз, 
 Смотрела она на нас. 
 О том, что нарушил Иван приказ, не думали мы сейчас. 
 Каждый вспоминал свою жену, 
 Верил в свою звезду. 
 Каждый пронес через всю войну два слова: 
 Люблю и жду. 
 
 Люблю и жду.